9 мая 1975 года согласно решению Ростовского-на-Дону горисполкома № 311 от 24.04.1975 г. в Железнодорожном районе города Ростова, в Змиёвской Балке был возведен и торжественно открыт Мемориальный комплекс «Памяти жертв фашизма».

Такова официальная сухая трактовка события, свершения которого многие ростовчане ждали 33 года. Еще многим известны имена авторов Мемориала. Это архитекторы Н. Нерсесьянц, Р. Мурадян, скульпторы Н. Аведиков, Е. Лопко, Б. Лопко. А кем были эти люди? И какова была роль каждого в создании Мемориала, который вот уже 45 лет служит особенным и дорогим памятным местом многим ростовчанам? И благодаря чьим усилиям и настойчивости идея создания Мемориала смогла все-таки реализоваться через 33 года после трагических событий на Змиёвке?

Вот об этом и будет мой рассказ.

К сожалению, сегодня уже нет в живых ни одного из упомянутых выше авторов этого величественного Мемориала и скульптурного монумента, который мы по истечении 45 лет воспринимаем уже, как старого друга. К нему поклониться приходят теперь и молодожены, и ветераны, и потомки погибших. Смерть мирных жителей объединила ростовчан разных конфессий.

А начать свой рассказ я хотел бы с воспоминаний сына Василия Садкова - последнего свидетеля трагедии на Змиёвской Балке. После войны место гибели десятков тысяч мирных жителей десятилетиями представляло собою свалку. Сюда любили приезжать мотоциклисты. Пересеченный рельеф очень подходил для проведения тренировок по мотокроссу. В середине 40-х в районе современной лесопосадки была установлена типовая стела. Судя по надписи на фотографии, памятник был сооружен в память о погибшей семье. В начале 1950-х годов в устье Змиёвской балки, вблизи дороги, установили  тиражную скульптуру «Клятва товарищей». Величественный памятный знак на выложенной плитками площадке среди лесополосы севернее современной автодороги появился здесь в 1959 году. На снимке - последний свидетель трагедии в Змиёвской Балке Ольга Тихоновна Никонова. К настоящему моменту о существовании ранее этого памятника напоминает только случайно сохранившаяся в лесопосадке площадка.

В начале 70-х годов в соответствии с генеральным планом развития города планировалось соединить магистралью городского значения улицу Мечникова с Западной промышленной зоной. Новая магистраль должна была пройти через места массовых расстрелов и захоронений 1942 года.

В областной администрации города стали решать, каким путем выйти из создавшегося положения.  Об этой проблеме, со слов  первого секретаря Ростовского горкома КПСС Бориса Ивановича Головец, стало известно Николаю Вагановичу Аведикову.

Часть 2

Старожилы Ростова до сих пор с благодарностью вспоминают Николая Вагановича Аведикова, как зубного врача высокой квалификации.

Он родился 23 июня 1913 года в бедной семье, приехавшей на Дон из Закавказья.  После окончания школы, не имея специального образования, Николай работал в качестве художника-оформителя в ростовских рабочих клубах «Промкооперация», «Швейники», «Эпоха» и других организациях. Затем в 1930-1933 годах обучался на отделении живописи в Ростовском художественном техникуме. Увлёкшись музыкой, в течение двух лет (с 1933 по 1934 годы) Николай прошел полный учебный курс в музыкальном училище по классу кларнета.

В 1946-1949 годах Аведиков обучался в Ростовской зубоврачебной школе, после окончания которой, в течение 1948—1953 годов, работал в клинике Ростовского медицинского института. И, занимаясь врачебной практикой, Николай Ваганович одновременно учился в Ростовском художественном училище на скульптурном отделении.

В 50-60-е годы каждый вечер его можно было увидеть и услышать перед началом киносеансов в городском кинотеатре «Победа» играющим в эстрадном оркестре на саксофоне.

Но больше всего Николая Вагановича занимала скульптурная деятельность.

В 1960-е годы скульптор выполнил ряд портретов героев Великой Отечественной войны: Г.К. Мадояна, С.М. Буденного, И.А. Плиева. К его авторству относят и памятник герою-пионеру Вите Черевичкину в одноимённом парке и бюст Георгия Седова у Ростовского речного училища.

Интересно, что именно Николай Ваганович Аведиков стал автором  сувенира, ставшего одним из самых популярных на Дону — казака на бочке с вином, созданного по мотивам печати Войска Донского1704 года, утвержденной Петром I.

Для решения вопроса о прокладке автотрассы  на участке, огибающем Змиёвскую Балку, Николаю Вагановичу пришла идея создания грандиозного Мемориала Памяти жертв фашизма. Своей идеей он поделился с друзьями, супругами Борисом и Евгенией Лапко.

Со временем для Аведикова встал вопрос об архитекторе, ландшафтном дизайнере, призванном решать огромное пространство. И Николай Ваганович обратился к Мурадяну с просьбой решить архитектурную часть, несмотря на то, что Рубен Иоганесович в то время еще учился на кафедре архитектуры в аспирантуре РИСИ.

Часть 3

Архитектор Рубен Иоганесович Мурадян так вспоминал об Аведикове:

«Работа над этим Мемориалом началась практически где-то в 1972 году. А как пошло дело? В Ростове-на-Дону был такой скульптор, Николай Ваганович Аведиков. Он и стал самодеятельным инициатором создания теперь всем известного Мемориала. Планируя комплекс сооружений, Николай Ваганович часто ходил со мной на Змиёвку».

 

Скульптор Николай Аведиков был не просто инициатором создания Мемориального комплекса. Он был именно тем человеком, который смог убедить первого секретаря обкома КПСС в своей идее. Сегодня Аведикова за профессиональное мастерство воздействия на органы власти можно было бы с уверенностью назвать лоббистом.  Он смог убедить Ивана Афанасьевича Бондаренко в том, что Мемориал станет для него именно тем двигателем, который и поможет ему въехать в Москву и занять достойное место в аппарате ЦК КПСС, о котором он давно мечтал. Эта мечта не покидала его с того самого момента, как уходящий на работу в ЦК КПСС Михаил Сергеевич Соломенцев, будучи первым секретарем Ростовского обкома КПСС, подобрав себе преемника, пообещал ему дальнейшее продвижение по карьерной лестнице. Но, к сожалению, мечте Бондаренко не суждено было свершиться, несмотря ни на возведенный Мемориал, и даже особенно теплую встречу Леонида Ильича Брежнева в 1980 году.

 

Но в 1972 году в реализации проекта создания Мемориала удивительным образом совпали интересы не определенных групп (interest groups), а двух знаменательных личностей.

 

«Замысел этого полукруглого пространства с пилонами, - вспоминал ландшафтный дизайнер, - возник с самого начала. И место скульптуры, главного элемента Мемориала, было сразу точно определено. Таким и был сделан первый эскиз, по которому мы с Аведиковым сделали макет и впоследствии показали его властям. Власти посмотрели и одобрили. Иван Афанасьевич Бондаренко одобрил саму идею сооружения Мемориала, то, что нужно его построить и, разумеется, потребовал, чтобы мы это форсировали.

 

Потом нас направили в художественный градостроительный совет, который возглавлял тогда главный архитектор города Норат Николаевич Нерсесьянц.

 

Нерсесянцу от властей было поручено участвовать в реализации этого проекта, и с тех пор мы стали с ним работать практически в соавторстве. В горисполкоме нам было отведено помещение. Для того чтобы найти нынешние формы «поющих линий» и добиться таких очертаний, я истратил десять сорокаметровых рулонов кальки. Чтобы перенести в натуру все эти отметки для последующей вертикальной планировки, Нерсесьянц специально каждый день посылал в Змиёвскую Балку своего геодезиста.

 

Потом там устроили будку и поселили в ней человека. Его фамилия была, по-моему, Сливаев. Он был представителем от железной дороги и практически главным приемщиком земли. Для формирования всего этого рельефа было завезено 350 000 кубометров земли».

 

Объёмно-пространственный образ комплекса трактовался, как мемориальный парк. Сооружался Мемориал методом народной стройки, на который денежные средства и материалы выделили ростовские предприятия.

 

«Весной 1975 года при активном участии первого секретаря горкома КПСС Бориса Ивановича Головца на работы по Мемориалу направлялось очень много рабочих, – вспоминала одна из авторов памятника Евгения Федоровна Лапко. Ведь здесь была балка, где паслись коровы и гоняли на мопедах мальчишки. Когда начали разравнивать площадку под памятник, нашли очень много человеческих останков: кости, черепа, в том числе и детские. Находили игрушки, много обуви - я все это видела своими глазами. Здесь ведь не было единого захоронения, братские могилы располагались по всей балке...

Часть 4

«С самого начала работ был организован штаб, - вспоминал Рубен Иоганесович. - В него вошли десятки руководителей различных предприятий города. Почти каждый день в штабе заседали. Для этого отвели один садовый домик. И вот все эти директора собирались там, во главе с Владиленом Анисимовичем Щербаковым, бывшим тогда председателем горисполкома, и решали буквально все вопросы. А вопросов была масса. Мемориал получился, конечно, настоящей народной стройкой. И та моральная аура, которая в нем была тогда заключена, поистине отражала на тот момент состояние взаимоотношений людей. Это был действительно акт большого единения людей и одновременного выражения протеста против злодейств фашистских оккупантов.

 

Вся стройка шла практически незаконно. Она не была включена в титул плановых работ. Тогда же всюду плановая система была. И это не считалось памятником. Так как в противном случае, если бы Мемориал считался городским памятником, то я бы сегодня сидел в роллс-ройсе. А фактически за три года работы я получил зарплаты в пересчете на сегодняшний курс по 60 рублей в месяц. Да об этом тогда и не думалось, скажу более того, даже стыдно было думать.

 

Огромную роль в создании Мемориала сыграл первый секретарь горкома партии Борис Головец. Он руководил практически всеми работами. Председатель горисполкома Щербаков и все остальные были его подчиненными в этом вопросе. И люди себя не жалели. Начальником штаба был Виктор Дмитриевич Загребаев, директор завода «Гранит». Николай Александрович Хафафе добыл в те времена 2 000 кв. м гранитной облицовки. Красный емельяновский гранит привезли с Украины, а серый – не помню откуда. А зал внутри был облицован черным габро-диабазом. Это я организовал. Меня посылали в Петрозаводск и там, на месторождении Рыбрика, производили эту страшно дорогую полированную плиточку. Гранит на пилонах и в траурном зале был пиленым, светлым, и все это выделялось.

 

Главной задачей Мемориала в моем понимании было, чтобы Змиевка жила, чтобы она посещалась, чтобы в ней производились всевозможные мероприятия! Главная мысль: люди опомнитесь! Знайте, что здесь произошло! Чтобы этого никогда не повторилось!»

 

Такими словами закончил свое интервью 10 лет тому назад Рубен Иоганесович Мурадян.

 

О работе над Мемориалом так рассказывал Норальд Николаевич Нерсесьянц:

«Впервые об идее сооружения Мемориального комплекса «Памяти жертв фашизма» в Змиевской Балке я узнал от скульптора Николая Вагановича Аведикова. Видимо, он загорелся этой идеей по своей инициативе. Он подключил к этому делу архитектора Рубена Иоганесовича Мурадяна, и потом они подключили меня, пришли ко мне и рассказали, что есть такая идея. Этой идеей тогда вдохновились и поддержали ее руководители власти города и области.

 

Эскизы комплекса и первые идеи сделал Рубен Иоганесович. Потом мы с ним внимательно изучили всю ситуацию. И увидели, что природа как бы сама подсказывает нам композицию. До войны там добывали песок или глину. Но, когда мы приступили к работе, это был уже заброшенный дикий карьер.

 

Поэтому, прежде чем начать проектировать этот комплекс, мы всё-таки старались выяснить, какая там геология, что там есть, что происходит с грунтом. Для этого мы направили туда геологов. К сожалению, когда геологи начали бурить скважины, то там все уходило в кости и в насыпные грунты. И мы решили, что трогать этого не надо. И поэтому было принято такое наше предложение – засыпать то место, где находились основные массы останков погребенных, и сделать такую платформу. Чтобы потом, ставя сооружения, не копать и не тревожить останки. Фундаменты этих знамен и павильона – всё это было поставлено сверху. И приняли такое решение – проходить толщу насыпных грунтов сваями. И на сваях потом бетонировались платформы. А на эти платформы потом поставили надгробия и памятники.

 

Вот так и получилось. Идея, композиция комплекса, как я уже сказал, вытекала из особенностей рельефа местности и котлована. И когда мы стали разрабатывать эту идею, то у нас появилась такая мысль – поставить пять склоненных знамен, которые символизируют пять лет войны. Между ними были установлены надгробия из красного гранита и платформа. Эту платформу мы назвали «платформа памяти и скорби». Перед террасой расстрела мы сделали входной павильон. Он мыслился как вводная часть зала, в котором были собраны и сохранены документы и фотографии тех лет. Это был траурный зал. Он был облицован изнутри черным гранитом».

Часть 5

«Это была народная стройка, - продолжил свой рассказ Нерсесьянц. – Туда, отдавая дань, приходили все граждане и рабочие коллективы Ростова. В общем, централизованного финансирования стройки, конечно, не было. Однако, теперь можно уверенно сказать, что всё это получилось очень хорошо!»

«Нерсесьянц был главным архитектором города, без него – никак, - вспоминала Евгения Федоровна Лапко. А Мурадян был архитектором, как теперь говорят ландшафтным дизайнером. Идея создания этого памятника, разработка его композиции и архитектурного решения, полностью принадлежит моему мужу, Борису Кузьмичу Лапко. Аведиков в это время очень сильно болел, и сказал: «Лапки умеют лепить, так пусть и лепят».

Заслуженный работник культуры, член Союза художников России, замечательный скульптор Евгения Федоровна Лапко - автор монумента, оказалась и интересным рассказчиком.
«К началу войны – рассказывала Евгения Федоровна, – я успешно закончила 9-й класс одной из средних школ Ленинграда. Она находилась на углу ул. Лермонтовской и 12-й улицы. С наступлением зимних холодов вся школа неожиданно просто замерзла, и занятия школьников были полностью прекращены. И тогда я пошла учиться в фельдшерскую школу, которая готовила медперсонал для отправки на фронт, на север. Во время блокады в порядке оказания шефской помощи нас иногда отправляли работать на Пискаревский овощной комбинат. Возле него, за высокими валами смерзшихся трупов, свезенных со всего города, и находилось известное теперь всем Пискаревское кладбище. Когда я вспоминаю ту страшную блокаду, на память мне чаще всего приходит картошка и американская брюква, которые мы перебирали на военной овощной базе. Их привозили на машинах, по бокам которых были оборудованы так называемые «самовары». Эти грузовики топились дровами. И, тем не менее, анатомию я выучила хорошо! Со временем я перешла жить в общежитие, куда вместе со своим непритязательным скарбом принесла и свой патефон. А когда весною открылись занятия в моей школе, я в нее вернулась.

По окончании школы я поступила в Ленинградское художественное училище им. Серова. Здесь я и познакомилась со своим будущим мужем Борисом Лапко.

Когда мы с ним учились, работу у нас принимал Михаил Аникушин. Он был хороший скульптор. Правда, скульптуре мы у него учились, пожалуй, частично. А основательно учились этому мастерству, конечно, у Леонида Абрамовича Месс, он вел у нас скульптуру. Для учебных работ творческим помещением у нас служил, по-моему, дворец брата царя. Это была большая комната, расположенная рядом с конюшней и манежем, где когда-то гарцевали лошади. С одной стороны была мастерская известного художника Ингала, а с другой стороны - мастерская художника Боголюбова. И между ними, в бывшей каретной, была мастерская для нас, будущих скульпторов художественного училища. Там мы лепили - в основном, с натуры.

В 1949 году мы с Борисом окончили училище, и после нашей свадьбы - в 1950 году - переехали на постоянное жительство в Ростов-на-Дону. Здесь я 38 лет проработала преподавателем скульптуры, композиции и рисунка в Ростовском художественном училище им. Грекова.

Я сейчас вспоминаю: в 1973 году Борис Головец пригласил нас в горком партии. Нам поручили подготовить эскиз Мемориала на Змиёвской Балке с установкой монумента, посвященного памяти жертв фашизма. На встрече я, по-моему, не была. Туда ходил Николай Ваганович Аведиков - он был нашим другом, такой толковый мужик. Стоматолог, зубы хорошо делал. А скульптор он был так, любитель, хотя и окончил у нас художественное училище им. Грекова. Мы собирались у нас, в нашей мастерской на первом этаже. Мастерская находилась там, где раньше художественный фонд был. Аведиков непосредственно изготовлением памятника не занимался, но на это никто не обижался. Он в это дело даже не влезал - в основном, по властям мог ходить, проталкивал там чего-то».

Часть 6

«Очень много времени прошло, пока мы делали эскизы, - вспоминал Рубен Мурадян. - Ведь эскизы были очень большие. Совет принял их только после рассмотрения в третий раз. «Бомбили» нас здорово. А решение основного элемента всё не находилось. Поиски основного элемента Мемориала, который сейчас там стоит, были долгими и кропотливыми.

И вот однажды мы с Нерсесьянцом приходим к ним (к Лапко - В.Р.) в мастерскую, и я вижу: сидит Борис Кузьмич… и перед ним стоит хрупкая 15-ти сантиметрового размера фигурка, точно, как та, что сейчас стоит на Змиевке. И я всем сразу говорю: «Всё, ребята! Вот, это то, что надо!» Это было действительно хорошо! Нас устраивало и то, какой была эта архитектурная форма, и то, что была гарантия поставить, т.е. выполнить эту работу.

Конечно, эта скульптура была счастливой находкой. В основном над эскизом скульптурной группы работали, конечно, Борис Кузьмич и Евгения Федоровна. У них были очень большие трудности с продвижением проекта со стороны художественного совета, у которого была, очевидно, определенная ревность к ним. «Почему опять именно они?» А Лапко накануне сделали несколько крупных объектов.

Нынешняя скульптура, как ранее казалось нам, обладала недостатками скоропалительности. Но сейчас можно сказать твердо - время вписало ее в нашу память настолько, что ничего другого нам уже, и представить невозможно. Нам хотелось, чтобы там были не гранит, а «люди», которые должны были заговорить! И их голос должен был бы быть услышан!»

Но кто может лучше всех спустя 35 лет сохранить воспоминания о создании центральной композиции Мемориала, как не тот мастер, который лепил его своими собственными руками? Но, несмотря на это, Евгения Федоровна до сих пор абсолютно несправедливо занимает в перечне авторов Мемориала последнее место.

В 2010 году ее мастерская, как и прежде, была заставлена новыми скульптурными работами – Евгения Федоровна продолжала творить.

«В общем, мы организовали бригаду, - продолжала делиться воспоминаниями Евгения Федоровна. - У моего мужа башка работала. И он и был у нас руководителем, а я работала непосредственно над созданием памятника.

Первая модель памятника метровой величины была показана в ходе заседания штаба И. А. Бондаренко. Иван Афанасьевич   посмотрел на эту композицию и говорит: «А знаете, что? Да, расстреляли народ. Но народ-то есть!» Это и было для нас самым убедительным аргументом».

Удивительно, но, как и прежде, в годы войны, на упоминание  слова «евреи» было негласно наложено табу. Но всем было и так понятно, о каком народе говорил первый секретарь обкома. Рубен Иоганесович, не зная еврейских национальных традиций, пытался спроектировать рядом с Мемориалом еще и синагогу в виде башни. Он так и рассказывал об этом в своем интервью:

«Центральный персонаж мужчины со связанными руками – это, все-таки, еврей. Со временем многие стали понимать его облик именно так. Конечно, это метафорический образ. Но в те времена невозможно было эту тему выразить прямо. Я рад, что скульпторам удалось все-таки эту тему туда привнести эзоповым языком. Я этого очень хотел, и у меня было много сочувствующих. Я хотел усилить вот это поле – сделать на нем дорожки, которые укладывались бы в звезду Давида.

В музее есть первоначальный вариант спуска в зал. Но был мной предложен и другой вариант. Я думал сделать подземный проход от автостоянки к «вечному огню», по которому люди проходят, и перед их глазами постепенно предстает вся экспозиция. И этот тоннель был спроектирован с выходом прямо на скульптуру. И когда идешь по нему, то она все увеличивается и увеличивается. И потом, когда выходишь на террасу, то идешь к ней уже по поверхности. Но мне не дали сделать этот подземный переход».

К сожалению, не всем задумкам талантливого скульптора, дизайнера, художника и музыканта Мурадяна удалось воплотиться в жизнь. И на сегодня Мемориал так и остается для современных ростовчан местом гибели «мирных советских граждан и военнопленных», среди жертв которых научный сотрудник Российской академии наук Владимир Афанасенко, сохранил 50% евреев от 27 тысяч. Вот, что он сказал в интервью: «- Среди лиц, которые попали в эту акцию зондеркоманды СС 10А и 165-го полицейского батальона, евреи составляют около 50 процентов. Персональные списки сегодня составить довольно сложно. Евгений Вениаминович Мовшович, один из лучших исследователей темы Холокоста на юге России, на сегодняшний день собрал около 800 персоналий из тех 27 тысяч, что захоронены в балке».

 

Кандидат исторических наук Александр Харченко был еще скромнее в цифрах, определив число жертв евреев только в 10 тысяч. Об этом он так и заявил в суде 8 августа 2012 года: «Змиёвская Балка – не мемориал Холокоста, ведь нет никаких официальных сведений или документов подтверждающих этот статус».

Часть 7

Однако, продолжим слушать «человека-легенду» - Евгению Федоровну Лапко.

«Позднее самую первую модель памятника мы отдали в школу-интернат на Буденновском, где со временем она и была благополучно будущими спортсменами разрушена. О судьбе другой модели, которую мы отдали в управление МВД, мне ничего не известно.

Фигуры памятника лепили по памяти, не с натуры. Когда проект принимали, то к нам как будто бы и вопросов никаких не возникало по исполнению, всё было тихо. А когда работать начали, то сразу возникло столько проблем. То одно не так, то другое. А нам знаете, как всё резали! А Змеевку сколько раз зарубали! Это тихий ужас!

Мы, конечно, знали, что в балку свозили и живых, которых затем расстреливали, и мертвых, которых туда привозили в душегубках, и там уже выбрасывали прямо в ямы. Там же было загублено много и женщин, и детей. Так вот, центральная фигура женщины, которая как бы защищает своего ребенка».

Мне бы очень хотелось, чтобы эти слова автора стали известны составителям буклетов туристических программ, в которых центральная фигура Мемориала на Змиёвской Балке, по инерции, как и многие другие женские фигуры на памятниках, по аналогии с Мамаевым Курганом, ошибочно ассоциируется с Родиной-Матерью, защищающей свой народ.

«А на заднем плане, - продолжила свои воспоминания Евгения Федоровна, - мы так и не успели вылепить, как следует. Там уже Головец «сработал», все досками опалубил. Но лучше, правда, не стало. Зато зависти к нам со стороны коллег по цеху было уж полным-полно. А эту руку (центральной фигуры женщины) я потом снова делала, сразу она у нас не получилась, размер не рассчитали. Формы мы делали на шарикоподшипниковом заводе.

Ну, а теперь нам нужно было сделать все в натуральную величину. И нам для этой работы дали помещение, цех на ГПЗ. Там мы и делали всё в глине в натуральную величину, за исключением только руки, которая не влезала туда по своим размерам. Мои два сына, Аркадий и Евгений, мне помогали лепить. Потом мы формовали. А затем куски вот этих форм уже привезли на Змиёвскую Балку. И уже там, на месте, собирали. Там стоял такой маленький заводик, с бетономешалкой. Сначала сделали каркас.

Над созданием монумента трудилась вся семья, продолжила рассказ Евгения Федоровна. - Весной 1975 года  руками, в смысле по формам, делались только головы и руки. Вот только рука центральной фигуры женщины мною лепилась здесь, в мастерской. Размер ее немножко мы не рассчитали, и она получилась больше, чем надо. Но, если смотреть на нее сейчас, то она уже вполне нормально смотрится. А вот эти места, на заднем плане, делались опалубкой, иными словами, «лепились» доской. Но я досками не работала. А вот у фигуры мужчины со связанными руками рубаха должна была провисать, так как он по замыслу был как бы раненый и наклонился. А потом эта рубаха под тяжестью отвалилась. Оказывается, туда арматуру в спешке не поставили. И мужчина получился плоскогрудый. А потом уже не доделывали. Да, какой там. Потом нервотрепка была со сроками. И вот, несмотря на то, что как будто бы и исполнение использовалось примитивное, однако получилось именно то, что надо. Как говорят у нас: пошла работа.

Ну, вот, пожалуй, и все.

За эту работу мне и сыновьям подарили японские часы «Омакс», которые я ношу до сих пор. Головец вручал, это я хорошо помню».

-Это и всё? – удивленный «щедростью» властей города, спросил я.

Евгения Федоровна скромно улыбнулась: «Еще была моя зарплата преподавателя».

Часть 8

«Обратите внимание, - продолжал рассказ Рубен Иоганесович, - как там решается пространство: получается так, что в полукруг, в подкову, врезается мыс «вечного огня». На такое решение этого мыса меня натолкнула оставшаяся там форма рельефа, которая, правда, стояла тогда наоборот, перпендикулярно к полукругу. И мы с Нерсесьянцем решили взять этот мыс и повернуть в нужную нам сторону. Привезли землю и распределили ее так, чтобы она возникла вокруг скульптуры, и чтобы «вечный огонь» оказался там, где вы его видите сегодня.
Кстати, о месте «вечного огня». Мы долго добивались там акустики, и все-таки, добились. Однажды, когда мы пришли туда, там была слишком высокая насыпь под «вечный огонь» и был громко слышен шум проезжавших мимо машин. Мы попросили штаб понизить эту отметку на 70 сантиметров, и они выполнили. И сейчас, если вы будете стоять у «вечного огня», то шум проезжающих машин вас не будет беспокоить.

Там была масса исполнительской работы. Например, эти пилоны-знамена. Когда вы на них сейчас смотрите, то они вам кажутся одинаковыми. Но на самом деле они не одинаковые. Мы специально одни увеличили, а другие уменьшили, даже углы наклона там немножечко меняли, чтобы пилоны казались стоящими знаменами».

«Посетители, отдав дань у Вечного огня, - вспоминал Норальд Николаевич, - поднимались на «аллею прощания». Эта аллея оконтурила весь этот мемориал. На этом высоком месте должен был быть элемент прощания. И у этой видовой площадки был особый смысл. С этой площадки открывался великолепный вид на панораму нашего города. Мы считали, что люди погибли как бы, не напрасно потому, что жизнь продолжается, и жизнь торжествует. С этой видовой площадки был виден Ростов, который строился и развивался. Это была как бы оптимистическая нота прощания. Там должна была быть гранитная плита, пробитая фонтаном воды. Мы считали, что вода - источник жизни. А этот фонтан, который разливался бы сквозь плиту, символизировал кровь, которая ушла в землю, и вышла вот таким источником. И вот тут посетители отдавали бы уже окончательную дань погибшим. Потом по аллее прощания они выходили на улицу. К сожалению, из этого сценария не вышла вот эта оптимистическая площадка, где должен был быть источник воды. То там не было воды, то потом кончились деньги.

С площадки лестница вела в зал скорби из черного мрамора, где была развернута экспозиция о зверствах фашистов в оккупированном Ростове-на-Дону.

От зала скорби дорога ведет к скульптурной группе. Вдоль дороги были предусмотрены мемориальные плиты могил жертв фашизма и пять шестиметровых железобетонных пилонов - каждый, по замыслу авторов, означает год Великой Отечественной войны. На пилонах - надписи, характеризующие суровые годы борьбы советского народа за свободу и независимость Родины, и освобождение Европы от фашизма».

В процессе сооружения Мемориала прежний тиражный скульптурный памятник и самый первый обелиск со стелой в память погибшей здесь семьи Марии Островской с двумя детьми демонтировали. Обратите внимание на дату гибели, читаемую на обелиске. Именно это доказывает, что обелиск был самым первым напоминанием о трагедии в Змиевской Балке.

«После капитальной реставрации и реконструкции Мемориала, - продолжил свои воспоминания Рубен Иоганесович, - в декабре 2009 года – в канун 65-летия Победы, - Мемориал предстал в обновлённом виде. Мемориал зазвучал так, каким он должен был быть. Наибольший вклад в ходе этих работ внесла градостроительная фирма «Зеленый Град», главой которой является Владимир Эдуардович Нечепуренко. Кстати, сказать, у него бабушка - еврейка. И двое из его родственников лежат в Змиёвской Балке.

Но некоторые первоначальные элементы мемориала, в частности надписи на пилонах, не были восстановлены.

Хотелось бы несколько слов еще сказать о том, что нужно было бы сделать, кроме указания имен погибших. Вот, на знаменах хотелось бы сделать надписи в стихотворной форме. Возле скульптурной группы тоже надписи, видимо, нужны. Были у меня надежды на то, что вот когда будет капитальная реконструкция, тогда мы воспользуемся этим для устранения первоначальных недочетов. И мы с Нерсесьянцем обрадовались. Когда мы узнали, что сняли перекрытия в зале, то я предложил сделать его двухцветным».
Рубен Иоганесович составил и эскиз для выполнения надписей имен погибших, установленных за десятилетия поисков.

Часть 9

«Наряду с Саласпилсом под Ригой и с Бабьим Яром в Киеве, это третий такой мемориал. Больше таких мемориалов нет».

Автор Мемориала Норальд Нерсесьянц.

«8 мая 1975 года зажглись все огни на Мемориале, - рассказывал Рубен Иоганесович, - была, как бы генеральная репетиция открытия. Музыка звучала   причем и в траурном зале, и у каждого из пилонов, там, где «Вечный огонь», там «билось сердце». Вот такие были звуковые сопровождения.

9 мая на открытии Мемориала начинала звучать последняя часть 6-й симфонии Чайковского, «Траурный марш». Музыка сопровождала посетителей по всему маршруту, по пути к «вечному огню», и у каждого пилона был вмонтирован динамик. Были надписи:

На первом пилоне: "Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой".

На втором пилоне: "Всё для фронта, всё для победы!".

На третьем пилоне: "Стоять насмерть! Ни шагу назад!" - таков приказ Родины".

На четвертом пилоне: "Мы не выпустим меч из своих рук до полного уничтожения фашизма".

На пятом пилоне: " Наше дело правое - мы победили".

Впереди скульптурной группы на конусной площадке - могила "Сердца павших бьются" (метроном, изображал ритм сердца). Здесь же плита с отлитым из металла венком, в котором горел «Вечный огонь».

«Вечный огонь» горел все время, и там раздавался «стук сердца». Для этого специально сделали газовую точку. Там наверху это место так и осталось огорожено. Вот оттуда и провели трубы к «вечному огню», а на точке меняли баллоны».

«А сверху над траурным залом была видовая площадка, - напомнил Норальд Николаевич, - и когда подъезжала экскурсия с посетителями, они выходили на эту площадку и осматривали весь Мемориал, который представал, как на ладони. Ранее там была широкая лестница, сейчас ее закрыли, потому что вода туда текла и всё разрушалось. Посетители смотрели экспозицию, потом выходили через большие ворота на аллею памяти. В павильоне было сделано окно, типа амбразуры. Это всё напоминало боевой дот, в центре которого в окно просматривалась величественная скульптура. Затем посетители проходили мимо мест погребения. И, пройдя мимо всей этой экспозиции, посетители выходили на мыс. Мы его обработали и решили на нем зажечь «вечный огонь». А внизу, прямо под ним, находился этот самый котлован, куда как бы стекала кровь от расстрелянных. Поэтому мы там сделали цветник из красных ярких цветов. И над всей этой композицией доминировала скульптура.

Вдоль всей этой аллеи были посажены два вида растений. Маленький первый ряд – это были елочки, и второй ряд за ними – пирамидальные тополя. Т.е. мы считали, что в этом почетном карауле стоят, как дети, маленькие елочки, а взрослые – это тополя. Они окружали весь этот Мемориал вдоль дороги прощания. Мы ее так и назвали – дорога прощания. Это всё было сделано. К сожалению, после 30-40 лет многие тополя уже погибли или были изуродованы. Когда мы делали ремонт, то попытались восстановить этот первоначальный замысел и высадили тополя.

9 мая было торжественное открытие, была представительная делегация, в общем, всё прошло на высоком уровне. Мы считаем, что наряду с Саласпилсом под Ригой и с Бабьим Яром в Киеве, это третий такой мемориал. Больше таких мемориалов нет. Но те мемориалы гораздо более известны в мире, больше на слуху – возможно, потому, что их больше пропагандировали. А наш – просто более скромный».

Так закончил свои воспоминания бывший главный архитектор города Норальд Николаевич Нерсесьянц.

На церемонии вручения государственных наград 17 сентября 2009 года губернатор области  Владимир Федорович Чуб так начал свое выступление:

«Прежде всего, хочу адресовать свои поздравления  Евгении Фёдоровне Лапко, скульптору с шестидесятилетним стажем, жительнице блокадного Ленинграда. Не ошибусь, если скажу, что с её творчеством знаком каждый ростовчанин.

Это Евгения Фёдоровна создала памятники Первой Конной Армии, Пятому Донскому казачьему корпусу, Мемориалы «Кумжинская Роща» и «Змиёвская Балка».

Решением главы государства ей присвоено звание «Заслуженный работник культуры Российской Федерации». От души желаю Вам, Евгения Фёдоровна, крепкого здоровья и творческого вдохновения на долгие годы».

Эпилог. Часть 10

Сегодня МЕМОРИАЛ ПАМЯТИ ЖЕРТВ ФАШИЗМА – это грандиозная величественная композиция, с центральной 16-метровой фигурой Матери с ребенком, никого не может оставить равнодушным. Она была создана в память о ростовчанах, нашедших свое упокоение в глиняных карьерах балки в 1942 году.

Но, если о зверствах фашистских оккупантов нам сегодня известно достаточно много, то история создания самого мемориального комплекса до сих пор «не была озвучена». В электронных СМИ обычно публикуется всего несколько строк, где указывается, что авторами мемориала являются архитекторы Н. Нерсесьянц и Р. Мурадян, и скульпторы - Н. Аведиков, Б. Лапко и Е. Лапко.

Теперь вы знаете, кому принадлежала ИДЕЯ создания Мемориала, благодаря чьим усилиям она была реализована, и КТО какой внес вклад в создание монументальной композиции.

Мемориал,  установленный на месте ростовского «Бабьего Яра», буквально потрясает  глубиной своего философского замысла, полнотой скорби, протеста и трагизма. Скульптура в Змиёвской Балке обличает, взывает и предупреждает живущих.

Если рассмотреть схему массовых захоронений в районе Змиёвской Балки, составленную в послевоенные годы, и наложить ее на карту сегодняшнего Ростова, то можно увидеть, какая масса погребений севернее автодороги находится вне нынешней облагороженной зоны Мемориала. Однако, захват и распродажа этих территорий с останками погибших продолжается и сегодня. И многомиллионные коттеджи продолжают строиться на костях детей, умерщвленных в августе 42-го. А от места установки памятника, под лестницей, осталась только чистая площадка в лесопосадке, сквозь которую просматривается центральная фигура композиции Мемориала.

В школе прошла выставка работ учеников, на которой была отмечена картина "Змиёвская Балка" Татьяны Цвиревой, 15-ти лет. Ее сопровождал такой текст:
«Мемориальный комплекс «Памяти жертвам фашизма в Змиёвской Балке», где были расстреляны фашистами более 10 тысяч евреев...»

Конечно, хорошо, что детям рассказывают о трагедии ростовских евреев, но было бы лучше сообщать школьникам исторически достоверные факты о численности жертв, подтвержденные архивными документами.

И, в заключение, не могу не обратить вашего внимания на факт грубейшей стилистической ошибки, красующейся вот уже 6 лет на фронтоне траурного зала и, к сожалению,  не только там. Мне до сих пор больно читать то, что написано на вновь установленной Мемориальной доске. Этот текст размножен в ряде публичных изданий, типа «Справочника туриста РФ». И даже на сайте защитников культурно-исторического наследия Ростовской области имеется такая запись: «Змиёвская балка - САМОЕ БОЛЬШОЕ в современной России МЕСТО захоронения жертв холокоста» (орфография сохранена - В.Р.) О том, что, применительно к жертвам, слово Холокост пишется с заглавной буквы, защитники,  очевидно, не приняли во внимание. Эта безграмотная фраза, в стиле выражения полковника Скалозуба о «дистанции огромного размера», фигурирует и на Мемориальной доске. Может быть, писатели поймут со временем, что Змиёвская Балка не является«КРУПНЕЙШИМ на территории Российской Федерации МЕСТОМ массового уничтожения фашистскими захватчиками евреев…», а является местом ХОЛОКОСТА, где было уничтожено самое большое число евреев в России?

И это было известно не только авторам Мемориала  и высшему партийному руководству в 1973-75 годах, но и всем ростовчанам с августа 42-го.

Коротко о судьбе авторов Мемориала

Михаил Сергеевич Соломенцев - первый секретарь Ростовского обкома КПСС (1964-1966).
Умер 15 февраля 2008 года, похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

Иван Афанасьевич Бондаренко - первый секретарь Ростовского обкома КПСС (1966-1984). При его активном участии тогда в Ростове один за другим возводились большие мемориалы, которые знакомы сегодня любому ростовчанину. Это «Змиёвская Балка», «Тачанка», «Стачка 1902 года» и мемориал в Кумженской роще.
Умер 16 февраля 2009, похоронен в Ростове-на-Дону.

Николай Ваганович Аведиков - умер в Ростове-на-Дону 1 апреля 1977 года.

Норальд Николаевич Нерсесьянц - умер 22 августа 2014 года в Ростове-на-Дону.

Рубен Иоганесович Мурадян - соавтор мемориалов в Кумженской роще и в Змиёвской Балке. Помимо известных работ в соавторстве с другими архитекторами, Мурадьян был известен и как прекрасный художник и автор-исполнитель фортепианной музыки. Р. И. Мурадян принимал участие также в осуществлении проектов мемориалов в городе Шахты, в поселках Богдановка, Ремонтное, Кагальницкое, Пешково и целого ряда других архитектурных объектов.
Ушел из жизни 2 марта 2018 года.

Борис Кузьмич Лапко - член Союза художников СССР, в соавторстве с Е. Ф. Лапко создали Монумент «ШТУРМ», который входит в мемориальный комплекс «Кумженская роща».
Умер в 1990 году.

Евгения Федоровна Лапко - соавтор знаменитых памятников Донской столицы - Кумженского мемориала и памятника «Зарождение 1 Конной армии», который украшает трассу, 24 ноября 2013 года отметила свое 90-столетие.

Будем признателен за дополнения и корректировку материала.

Фотографии к статье